– О шайтан привередливый… Ну чего ты хочешь от сытого мусульманина?
Записка Льва на куске белого шёлка сурьмой была предельно короткой: «Я – в гареме». Больше он не уместил – выводить пальцем арабскую вязь вообще чертовски трудно. Девочка с письмом умчалась прочь, при удачном исходе операции клочок ткани непременно должен был попасть в руки башмачника, а уж Ахмед поймёт от кого и найдёт способ предупредить Насреддина. Если, конечно, он уже вернулся от аль-Дюбины. А домулло, соответственно, из одной зависти не даст другу бесследно сгинуть в сладком плену эмирского гарема…
– Молчи, низкий растлитель и сын шайтана!
– Лёва-джан, беги! Наш муж и господин в гареме!
– Что вы, уважаемый! Во всём остальном мой брат даже мухи не обидит! Да и труженик он, каких поискать… Большой, сильный, послушный! Только не слушайте его болтовню…
Как я уже говорил вначале, вот этот конкретный эпизод лично мне представлялся и представляется весьма сомнительным. Однако, чтобы не гонять вас туда-сюда со своими авторскими ремарками, критику отложим на потом, а пока я просто продолжу…