– Помилосердствуй, матушка! Я ить лицо церковное, служебными долгами перегруженное, здоровья хлипкого и в скользком деле отродясь не состоящее. Рази б я сам сюды пришёл?! Всё он, змий лукавый, силком во грех толкнул, за химок волок, невинности лишить грозился!
– И то правда, пойду я. – Олёна улыбнулась и быстро поцеловала меня в щёку. – Как солнце взойдёт, приходи к воротам, да что мною сказано было – помни…
– Видать не видел, но слыхать – слышал! – Надёжа-государь кивнул в сторону правой стены. – Оттуда вроде плач тоненький доносился…
– Тока не ври, будто бы у тебя комплектование полное! Доподлинно знаю, что Митька твой в отпуске, а Фому Еремеева я самолично на улице встретил, уволенного… Горюет, кстати, но виду не кажет! За пьянку вышиб али превышение полномочий?
– На сей вопрос однозначного ответа как есть не существует. Ибо память человеческая суть терра инкогнитая и запоминанием занимается избирательно до причудливости. Как говорится…
Государыню поймали, как китайскую вазу – нежно, бережно, с почётом и пиететом. Меня дважды подбросили на скатерти, якобы случайно.