– Вроде бы… Поленом по лбу схлопотамши… а так рад стараться!
Бабка, как я понял, ушла вместе с Фомой; народ эмоционально обсуждал пожар во время представления, а объясняться с господином директором, видимо, придётся мне. Хотя он почему-то не был к этому расположен. Я демонстративно стоял, выпятив грудь, перед степенными стрельцами и ждал, пока от первого лица отделения будут требовать компенсации. Надеюсь, всё будет происходить с истерическими криками, скандальным поведением и привлечет как можно больше внимания – это даст нам повод…
А вот отцепление произошло не так гладко. Уже никому не верящие девчонки ни в какую не хотели меня отпускать, а купчиха даже расцарапала Митяю щёку, чтоб «не мешал обниматься»… Кое-как мы, три здоровых мужика, справились с ситуацией и взяли власть в свои руки.
Митяй нахмурил лоб, припоминая, но, видимо, этот факт занимал его в то время по самому минимуму. Конечно, если ловишь преступника, разве в пылу борьбы за справедливость смотришь, у кого отобрал столь необходимую тару…
Тишина… Никто ничего не понял. Я, привстав на цыпочки, попытался повглядываться в даль – увы, весь обзор заслонял столетний лес. На слух тоже глухо, ожидаемой дроби копыт ни в какую не слышалось. Олёнушка молча погладила меня по плечу, мне тоже очень жаль…
Потом я его ещё четыре раза будил, кричал, тормошил, толкал, как мог, а рядом люди стоят – бдительная у нас милиция, правда? Чета Брусникиных, словно нарочно, застряла в сенях, откровенно любуясь моим позором. В отчаянии я схватил дрыхнущую каланчу за ногу, попробовал сдёрнуть одеяло, он буркнул нечто неразборчивое и перевернулся на другой бок. В тот же миг жена ткача громко вскрикнула, указуя на что-то пальцем. Я тоже не сразу понял и даже дважды протёр глаза… Из-под Митькиной подмышки высовывалась русая коса с заплетённой в неё мятой красной ленточкой!