– Неправда ваша! – горячо вступился за иноземцев Митька, на манер самца гориллы бухая себе кулаками в грудь. – Кнут Гамсунович – человек благороднейший и скупердяйства лишён, ровно крот подштанников. Вот, все тесты с однова взгляду перевёл! Со всеми вытекающими последствиями, и ныне нет мне секрету ни в душах людских, ни в характерах! В единый миг психотип любого просчитаю, и никакой лазейки преступности от меня не отыщется!
– Однако, гости дорогия, пора бы и честь знать. Уж ты не обяссудь, участковый, пришёл не ждан не зван, с пустыми руками, без гостинцу. Сам холостой, а девок ровно чумы избягаешь. Али взаправду говорят, будто бы по скудности жалованья с Бабой Ягой, не стыдясь, живёшь?
Писать гусиным пером и орешковыми чернилами – забава для экстремалов, лично я всегда перемазывался и клякс ставил столько, что порою доклад походил на творческие изыски Пабло Пикассо. И хотя рука постепенно набивалась, но до совершенной каллиграфии мне было как на карачках до Парижу! Может, писаря нанять в отделение – нам секретарша по штату положена. Только посимпатичнее, хотя… бабка чисто из вредности не позволит.
– Естественно, рабочий день начался, – лениво потянулся я и, быстренько достав планшетку, приготовился к записи. Хотя мой московский блокнот давно кончился, желтоватой гербовой бумагой государь пока отделение обеспечивал. Вот карандаш сточится, придётся учиться писать гусиным пером… или Филимона Груздева в милицию штатным сотрудником переманить. Каки-и-ие протоколы будут – пальчики оближешь!
– Всё, Никита Иванович, – серьёзно кивнул Еремеев. – Мои ребята на Колокольной площади уж больше часа толкутся. Народец смотрит неласково, детишки слёзы льют, криком кричат…
– Мама-а-а-а… бяк! – Судя по грохоту, нашего младшего сотрудника просто смело и размазало по стенке.