— Я вас понимаю, — предвосхищая аргументы собеседника, сказал я. — И не собираюсь вас переубеждать. Просто когда вам зачитают приговор — вспомните наш разговор.
Может, и не одобряют, но я-то видел, что ей приятен сам факт того, что за нее вступился мужчина, раскидавший троих… нет, четверых, включая мегеру с красными ногтями, соперников. Между тем мы добрались до ее дома.
Не знаю уж, что подействовало на воришку больше, обещание не сдавать его органам охраны правопорядка или искрошить лучезапястный сустав, но после моих слов он притих. Понятно, ничего я ему ломать не собирался, хотел лишь припугнуть.
Я вел ладонью по шершавым доскам, всем своим нутром чувствуя, как испаряются драгоценные минуты. Так, вот первая дверь. Толкнул — заперто. Ладно, применим силу. Удара плечом оказалось достаточно, чтобы хлипкий запор слетел и я оказался внутри. Через небольшое зарешеченное конце проникало внутрь немного света, и этого минимума мне хватило понять, что я, похоже, оказался в поварской. В этот момент какое-то странное шевеление в углу заставило меня вскинуть винтовку.
— Может, и вызовут, — согласился Семочко. — Но не факт. В любом случае я на твоей стороне, а потому твою просьбу уважу. Сегодня вечерком задержусь во время пересменки, поработаю над заказом.
Глядя на этого молодого, здорового парня, я его искренне жалел. Вся-то вина летчика была в том, что, вернувшись из испанской «командировки», он раскритиковал конструкцию наших истребителей. Вот буяна и упекли сюда, и дальнейшая его судьба не выглядела особенно веселой. Если в СИЗО не загнется — скорее всего, загнется в лагере. А то и расстреляют за антисоветскую агитацию, которую ему инкриминируют, где-нибудь в подвальном коридоре.