— А что, могу организовать доставку малявы на волю по нужному адресочку. Только, извиняй, не за просто так.
Тут еще доморощенный поэт надрывался перед уголовниками, зарабатывая лишний кусок сухаря с парой глотков чифиря. Да и то не факт, что обломится. Прознали урки, что в нашем этапе рифмоплет затесался, Костя Ерохин, который в прежней жизни в многотиражку стихи пописывал, и стали его доводить требованиями сочинить что-нибудь о тяготах жизни в неволе. Пообещали не бить, а иногда даже и подкармливать. На его месте, наверное, согласился бы любой, вот и сейчас Костя декламировал свой очередной опус. Причем декламировал с чувством, напоминая когда-то виденного в хронике выступление Андрея Вознесенского.
Между тем Костыль сотоварищи затеяли чифирь. Делали они его оригинально. Приоткрыли окошко, под которым на полу развели самый настоящий костерок из тряпок и газет, пристроили на него кружку с водой, и когда вода закипела — бросили в нее несколько щепоток черного листового чая, хранившегося в плотной бумаге. После закипания сняли с огня, накрыли сверху донышком другой кружки. Сняли ее через 15 минут, и по «хате» поплыл характерный запах.
— С вечера я успел изучить ваши дела, кто кем был в прежней жизни, — продолжал между тем капитан. — Учитывая, что среди вас действительно нет специалистов нефтяного и угольного промыслов, а некоторые и вовсе вели веселую жизнь, грабя, насилуя и убивая людей, будем подыскивать вам и соответствующее занятие. Не в том смысле, конечно, что вы продолжите грабить и убивать, — поправился капитан под смешок уголовников, — а в том, что начнете трудиться на благо советского общества. Труд когда-то сделал из обезьяны человека, надеюсь, что и из вас он сделает достойных членов общества.
— Да, отец, — твердо ответил Василий, взглянув в глаза отцу.
— Твою ж мать! — невольно вырвалось у меня.