Очень жаль что все, кого я знал, остались чуть не в сотне лет «впереди».
Девушка просто стояла, широко раскинув в стороны руки. Не кричала, не пыталась прикрыться или поднять скинутую одежду. Только лишь стояла и с легкой улыбкой смотрела своими огромными глазами чуть поверх наших голов, куда-то в сторону моря, студеный ветер Белого моря играл с ее волосами.
Следом пришла догадка: так вот что он будет делать через пять-восемь лет в семье Ежовых – пытаться понять: «почему так!». А не свернет карлику-наркому шею в тихом семейном кругу. Или на радость родственникам и детям не останется в Париже, благо возможностей хватало. Не пустит пулю в висок в разладе с самим собой, как Есенин или Маяковский. Наконец, не напишет обличительно-загадочный роман, как Булгаков или Замятин. Нет, черт побери, он будет лишь наблюдать!
– Знают они все! – грубо обрубил я опасный разговор.
– Вот черт! – тихо ругнулся мне в спину партнер. – Папиросы забыл!
– Заводной, однако, – Гвидон перешел чуть не на отеческий тон. – Смотри меж двух не останься, держи фасон. Загнешься без фарта, что я бабке твоей скажу в Питере?