– Погоди. Может быть, ты не совсем в курсе, но, знай, есть правильные комиссары, и… не очень. Вернее, настоящие враги. И вот они, эти самые враги, и творят последние годы все безобразия в Советской Республике. Они и отца твоего в лагерь сослали, и мать, и еще многих хороших людей, вон, Леша не даст соврать, он сам недавно с Соловков. Поэтому наша задача – остановить гадов, причем любой, даже самой дорогой ценой.
Позавтракали с шиком, вдобавок мой спутник, позер патентованный и неисправимый, добавил к кофе гадкую толстую сигару из того немалого запаса, что он умудрился натуральной контрабандой протащить из Турции. Я же, закинув ногу за ногу и откинувшись на подушку кресла с чашкой в руках, скромно налег на оставшиеся без его внимания, но очень недурные пирожные.
– Да, где-то так, может быть, немного побольше.
Кемперпункт, зима 1928 года (28 месяц до р.н.м.)
– Но с ним порвется ниточка к моим бумагам! – возразил я в расстроенных чувствах.
Скоро мне стала понятна и этимология слова «забурился»: все повреждения полотна тянулись к сошедшей с рельсов передней оси паровоза. Там же кипела основная работа: смачный мат и стук кувалд. Железнодорожники, снующие туда-сюда с ломами, лопатами, винтовыми домкратами и прочей малой механизацией, зло зыркали на немногочисленных зевак из числа пассажиров, однако смотреть не мешали. Простояв с четверть часа, ничего интересного в их работе я не обнаружил, только озяб, и поплелся назад, пытаясь понять, чего мой организм желает более – поспать, почитать, или поесть.