Но ее слова так и повисли в воздухе без поддержки Блюмкина.
– С ним всегда проблемы? – удивился я. – В Одессе, наоборот, лавочники стараются, рекламой к себе заманивают.
– Так и меня без документов в ЧК загребли, чужое имя и дело навесили, и вот, на Соловки отправили, – поспешил отдариться я. – Что до СССР, так он до 1992 доживет.
– Ах, да, так неудобно, – Бабель с легким, чуть шутейным поклоном привстал и неожиданно энергично пожал мою ладонь. – Меня зовут Айзек, можно на ты и без отчества, хотя зрение мое слабо, но я таки вижу, что по возрасту ты не сильно от меня отстал.
Оно и понятно, сложно вообразить бумагу, из-за которой какой-никакой, но авторитет станет как институтка в обморок падать. Так что мне поневоле пришлось продолжать, только нормальный контакт с опытным человеком наладился, терять его жалко – социопаты в концлагере почему-то долго не живут.
– Умеют, гады! – я невольно вспомнил иностранноподданных соседей по камере в Шпалерке.