Дальше меня ждала длинная, полная экспрессии и злого мата лекция на тему: «что иммиграция смогла и не смогла». Если изложить ее кратко, выходило примерно следующее: в окончательную потерю России эмигранты тупо не верили, а посему и платить за возвращение не собирались. Вот так просто и наотрез. Даже спустя целое десятилетие большинство общалось исключительно в среде соотечественников и надеялось вернуться домой «вот-вот, не в этом году, так наверняка следующей весной». Более того, сохранились и приумножились партии старой Госдумы; все эти лево-право-крестьянские кадеты, эсэры, энэсы и прочие меньшевики сбивались в стаи и свирепо собачились промеж собой, навешивая друг на друга грехи разложения, бездействия и прожигания последних крох из спонсорских бюджетов, без того куцых, как заячий хвост. Как вишенка на торте сюрреализма – каждый считал, что за ним стоят реальные избиратели из России! Русскоязычная пресса усердно поддерживали сонм лубочных заблуждений, хотя, надо отдать должное, скорее не корысти ради, а патриотизма для.
– Аккуратнее! – с панической ноткой в голосе вскрикнула она, видя мою небрежность.
– Что же еще? – пахан простецки почесал затылок, не обратив особого внимания на новое слово. – С авиаторами что-то намутить?
Пусть базовый выбор хельсинкской лавки далек от супермаркетного изобилия, продавец готов доставить под минимальный залог любую новинку – будь она из Парижа, «с ятями», или по всем правилам новой «заборной» орфографии, из советского Свердловска.
Проблемы две: червяка для наживки найти почти не реально, короеда попроще, но тоже не на каждой поваленной сосне, и… поймать таким способом рыбу поприличнее нечего и мечтать, окуни не дадут, пока всю стаю не выловишь. Поэтому белую рыбу приходится брать поверху, на овода или слепня. Да обязательного живого, шевелящегося, стоит чуть придавить кусачую тварь, пустив сок, как опять приплывут костлявые, невкусные полосатики и все испортят.