Когда рассвело, от джоакиновой обиды не осталось и следа. Было лишь сострадание… и восторг.
– Не ожидал, сударь, что вы среагируете так быстро! Думал, вы сочтете это мелочью…
Трейс не успел ничего сказать: копытная дробь с фланга заставила всех оглянуться. Рыцари Южного Пути скакали навстречу Ориджину, их было больше дюжины.
Над войском властвовала эйфория. Вскрывались бочки вина и орджа, полыхали костры, гремели песни. От криков, гогота, дребезжания струн, подвывания рогов тревога перепугалась и исчезла куда-то, не вернулась даже с приходом темноты. Что тревога – самому Эрвину было страшновато ходить среди своих подданных. Сколько ни старался он привыкнуть к бурным выражениям радости, все попытки потерпели неудачу. Когда солдаты, завидев его, вскакивали, громыхали мечами о щиты и ревели пьяным басом: «Слава Ориджину! Слава герцогу!..» – Эрвину хотелось раствориться в воздухе. Созерцание чужой радости отняло столько сил, что он уселся за лордский стол едва живой и мечтал только об одном: уснуть.
– Бывает, – невозмутимо отвечал Роберт Ориджин.
– Его светлость Ориджин желает предложить нам условия мира.