В пересказе Николая беседа нижних чинов протекала так. Ефрейтор начал полоскать унтеру мозги насчет социальной справедливости и того, что многие талантливые люди прозябают в нищете, не в силах из нее выбраться, а знатные либо богатые бездарности пьют из них кровь и чуть ли не лопаются от жира. Унтер сначала просто слушал, а потом дал ефрейтору в морду и сказал краткую, но выразительную речь. Привести ее хоть сколько-нибудь дословно Николай не смог, зато отчаянно покраснел. Я смотрел на него и думал, что педагог из меня – как из хрена дирижабль. Есть небольшое внешнее сходство, но не более того. Цесаревич, оказывается, в свои шестнадцать лет имеет весьма слабое понятие о нецензурной лексике. В другой истории он служил в гвардии, а там, наверное, этот недостаток быстро исправили, но сейчас он попал в подразделение, где матом действительно почти не разговаривали. Только ругались, когда не оставалось других слов, да и то не при Николае.