— Почему себе? — в ее голосе слышалось возмущение.
— Трымайся гэтага хлопца, — сказала мать. — А то звядуць.
— Говорят, ты попал в больницу, — сказала она, глянув на мой лоб.
— Так ему и надо, фашисту! — заключил Юрий Васильевич. — А то взяли моду через губу разговаривать. Забыли, кто на рейхстаге расписался.
— Можно я у тебя для родителей куплю? Сколько?
Я почувствовал облегчение. Хоть и не цеплялся за жизнь, но пережитое только что пугало. Пусть даже это глюк.