Тот, наблюдавший за нами с выражением, подозрительно похожим на умиление, заверил, что никому и ничего, разве что в случае крайней необходимости. Я подозрительно пробуравила офицера взглядом. Вроде не издевается… Странно. Вот я бы на его месте померла бы от смеха!
— Ты что? — Мастер остановился и удивленно вскинул голову. — Нам же тогда не заплатят.
Сосиски оказались огромными и невероятно вкусными. А в сопровождении зелени, свежего молока и хрустящего вечернего, еще теплого хлеба — просто восхитительными. Я наелась уже одной, но совесть не позволяла не доесть сие божественное кушанье, так что вторую я мужественно ковыряла уже с меньшим интересом, зато активно обсуждая с мастером грядущее дело.
Она держала в руках крупную шайбу служебного медальона: считывать фоновые показатели с артефакта и регистрационные — с печати. Светлые волосы — восхитительно короткие, до середины шеи, и сияли гладким белым золотом. На тонких пальцах — массивные кольца, и, я уверена, это не простые украшения. Белое пальто было распахнуто, под ним черная ткань строгого брючного костюма, пояс с фигурной бляхой ведомства. Вся она воплощенный профессионализм и элегантность. И свет. Раздражение подхлестнуло меня, и я, демонстративно не замечая того, что топчу улики, прошла на кухню.
Пришлось соглашаться, что да, стыдно, а затем подыматься и идти искать гребень. Тот самый, дареный госпожой Эдорой. У изящной вещицы, помимо исключительной красоты, было еще одно огромное достоинство — артефакт этот был способен безболезненно расчесать мои волосы даже с утра. А это, если хотите знать, показатель.
«Я помню. Я не забыл. Не тороплю. Но помню», — заверил меня короткий многозначительный взгляд.