А на обед мы не пошли — ограничились пончиками, принесенными Максом утром.
Думы эти не радовали. Руки делали знакомую еще по дому работу — не раз и не два мне приходилось заниматься тем же самым в родительской лавке при мастерской, а в голове меж тем варилось ведьмино варево. Сами собой всплывали в памяти события месячной и двухмесячной давности, припоминались кое-какие детали и мелочи. Находилось простое объяснение многим странностям, и выстраивалась четкая цепочка причин и следствий.
Но мгновением позже уговоры уже не понадобились, потому что я разглядела сначала торчащую из спины Макса массивную деревянную рукоять ножа, а потом темную лужу крови, маслянисто поблескивающую в искусственном свете лампы.
— Ты мне особо-то не бухти! — пыхнул трубкой О’Тулл, крайне не любивший, когда на него давили. — Моих мастеров беса лысого сведешь! Ты мне лучше скажи, что я матушке твоей, почтенной советнице Эдоре Шантей, говорить буду, если ее ненаглядного сыночка тут укокошат?
— Ох уж эта молодежь! — тоном древней старушки пробормотала гнома. — Все бы вам радикулит раньше времени другим приписывать! Мы тут стареть не торопимся, поэтому чтобы «вы» я от тебя больше не слышала!
— Тебя? О да. Такой грозный — жуть! Я впечатлена.