– Потому что я считаю себя правой. Верховцев…
– Дядь Петр, неужели я столько-то заработал? Я слышал, на приисках за сезон платят сто – сто двадцать рублей. Ну еще те, кто половчее, успевают прикарманить около фунта золота. А тут две тысячи.
– Ишь ты какой бравый, – передразнил его артельщик. – На счету у Петра, почитай, уже семь душ. А человека убить – не трубку выкурить. Это я тебе как фронтовик говорю.
Когда машина увеличила обороты и винт начал шумно рубить воздух, толкая сани вперед, Пастухов вновь бросил взгляд на крыльцо дома. Как только они тронулись, жена Завьялова истово перекрестила отъезжающих.
Он вздрогнул, словно его перетянули плетью. Потом медленно обернулся. Нет, он не смотрел на обидчика. Вместо этого он нашел взгляд девушки. Взгляд, полный уничижения и презрения. У Петра словно снаряд в голове разорвался.
– Вот и ладно, что понял. Что будем делать? Мне нужно тут все как полагается запротоколировать. Но главное, все это хозяйство нужно изымать и везти в Красноярск.