Он принялся рассказывать – про плен, про допрос, про шестнадцать дней в темноте. Умолчал, правда, про лиловое пламя, прошедшее сквозь него. Версию побега придумывал на ходу. В какой-то момент его, мол, накрыла дикая, первобытная ярость. Он бросился на охранника, застигнув того врасплох, сбил с ног, отобрал оружие. И сам потом удивлялся, откуда силы взялись.
– …в хлам. Как увидел, так прямо сразу и начал…
– Сел в экипаж, уехал, – коротко сказал меченый. – Пятеро возле дома. С разных сторон. Не приближаются, наблюдают.
– Поговорили. Интересный он тип, ваш Первый. Мы с ним, выходит, почти земляки. Я рядом с тем городишком вырос, где его это самое…
Оказалось, правда, что ехать надо не одному, а с девчонкой. Узнав об этом, Ясень пытался спорить. Не потому, разумеется, что она ему надоела, а потому, что не хотел рисковать. Он ведь помнил, что Тайя – лакомая добыча для клана, и лучше бы ей вообще не покидать плоскогорье. Но Первый сумел его убедить.
Ясеню вдруг стало трудно дышать. Он ощутил, как что-то жжет его изнутри. Точнее, он чувствовал это уже давно, но только сейчас обратил внимание, услышав подсказку. Жжение это, как он теперь понимал, возникло с ударом колокола. Словно первые слезы солнца пробудили тот дремлющий огонек, о котором Ясень почти забыл за время жизни на плоскогорье.