– Доброе утро, вы к кому? – спросила у меня миловидная женщина на неплохом английском, да что неплохом, великолепном, как будто он ее родной.
За день просыпался я дважды. Первый раз, когда где-то рядом началась интенсивная стрельба, даже пушки били. Я выходил на опушку, стреляли рядом, но за поросшим лесом холмом мне не было видно. Второй раз разбудил меня Шмель – захотел по нужде. Сходили вместе, и до самой темноты я благополучно продрых.
– Да-а, кадр, – покачал я головой и, еще раз осмотрев пустые улицы, только вздохнул. Кроме тройки десятилетних велосипедистов, что издалека смотрели на нас, больше никто техникой не располагал. – Ушла все-таки, второй раз уже.
– С ранеными не воюю, – сказал я. – Опускаться до вашего уровня не хочу. Езжайте.
Вскочив в седло, я ударил Огонька в бока, направив в узкий тенистый проулок между хатами, и, выбравшись по нему на раскисшее поле за деревушкой, прямо по этому полю рванул вперед. Из-под копыт коня в разные стороны разлетались крупные комья непросохшей земли. Через пять минут я был вынужден сбавить скорость – Огонек начал уставать, выдергивая копыта из пашни. Надо было по дорожке, а не прямо по пашне. Но ничего, тут метров сто до оврага осталось, доберемся. А там метров триста, и лес, тот самый, большой.
– У немцев служил? – прищурилась девушка.