Он как раз пытался отвлечься от этих мыслей, когда дверь в его комнату тронула тяжёлая лапа.
— Когда налопаешься, опоносишься и будешь искать виноватого? — не отставал кот.
Впрочем, то было бы ещё полбеды. Ибо самое тяжкое в этом некстатнем и пакостном испытании было то, что сгустившиеся тучи никак не прорывало очистительной грозой. Говоря без экивоков, тошнота как бы охватывала всё существо поэта, — казалось, тошнило даже локти и колени — но при всём при том он никак не мог проблеваться.
Нежно застонала флейта, и зал словно окатило горячей милотой. По лицам, мордам и рылам разлился позитив — розовый, как помидоры.
Козлу стало неуютно: судя по званию засевшего в кабинке чина, это были не просто муниципалы, а крипо. Это означало, что у кого-то прямо сейчас начнутся серьёзные неприятности. Следом просочилась мысль, что они вполне могут начаться именно у него, Септимия Попандопулоса.
Думала вот: почему сверчок так вцепился в дурацкого бамбука? Теперь только дошло. Скучно ему. Последние личные враги передохли полвека назад. А может, век. А то и раньше. На таких сроках даже листик салата, наверное, захочет кого-нибудь убить. Тут подвернулась эта деревяшка. Которую он мог бы её уконтропупить чисто административными методами. Но ему так неинтересно, он играет в страшную мстю.