— В непоср-редственной близости, — поправился полицмейстер, сдерживая рвущееся из глотки рычание.
А Чипполино, уже через несколько минут после ухода своего странного посетителя об этом и не думал — он открывал бутылку кьянти. Почему-то достал два бокала, как будто кого-то ждал. Молча разлил рубиновое вино в оба. Отхлебнул, закусил собственным лучком с потылицы, для остроты ощущений смочив кровоточащий корешок каплей глутаминовой кислоты. Как всегда, подумал, что это вульгарно, и, как всегда, решил, что ему это безразлично.
Карл повёл Септимия через биллиардную. Там лежал на своей подстилке жираф — судя по всему, единственный, кто остался из старой команды. Он занимался тем, что осторожно прокаливал на спиртовке какую-то длинную блестящую вещицу. Рядом на чистой тряпице лежала мелкозернистая шкурка и здоровенная кувалда.
Гермиона посмотрела на мать с недоумением. Мирра Ловицкая, говорящая подобное — это было что-то новенькое.
— Лёля, не выделывайся, — раздался недовольный голос откуда-то из угла.
Попандопулос негодующе дёрнулся, сбрасывая лапу, повернулся — и увидел шерстяного. Не какого-нибудь парнишку-недомерка, а здоровенного обезьяна с седыми грудями и складчатым рылом. Маленькие глазки зверя смотрели тупо и недобро. За его спиной стояли другие нахнахи, размером поменьше, но тоже вполне себе убедительные.