Я заработал сумкой, зачерпывая воду и выливая ее за борт. Ну ничего, еще десять тысяч сумок – и золотой ключик будет наш.
По своей сути я человек, совершенно не склонный к рефлексии. Нет у меня вот этого: «Господи! Как же неверно я живу, не так, как должно», – вылетающего из раздираемой противоречиями мятежной души после первых трех стопок. Такой ерунды у меня и после пол-литра не бывает, а критическое отношение к себе любимому у меня проявляется только в кресле парикмахера, это когда полчаса поневоле на свою рожу в зеркало приходится пялиться. Вот тут да, тут, конечно, против правды не попрешь – и щеки вроде все больше становятся, и прыщ вон на носу какой выскочил, и вообще жутковато я стал выглядеть. И, оказывается, у меня дома не фильм ужасов каждое утро показывают по зеркалу, все-таки я сам в нем отражаюсь…
– Да здесь, здесь. – Чарли выглянул из-за камня. – Сюда идите. Ну, как там прошло?
– Да ладно вам, – махнул я рукой. – Чего, в первый раз, что ли? Вот, помню, меня один крендель из «Московского экспресса» раскручивал на слив информации – вот это было да! Хотите расскажу?
Жилин с явным облегчением пожал нам руки и тоже исчез в ночи.
– Есть один прием незамысловатый, за него я прошу три тысячи золотом. – Калле сложил руки на груди. – А есть посложнее, но зато очень эффективный. Вот только я за него не золото хочу получить, а пиастры, две с половиной сотни.