Голос Ван Алена был похож на шепот у постели больного — смертельно больного, которого выхаживал из последних сил и средств, рвал из рук смерти, на чье выздоровление надеялся до последней минуты, и вот, наконец, осознал, что конец неизбежен; осознал — и смирился…
— Всадник?.. — переспросил канцлер растерянно. — Он… всегда там был. Я хочу сказать, разумеется, не с начала времен, но уж вторую сотню лет он там.
Под сводами собора было так же тихо и так же витал в воздухе запах смерти, хотя здесь было не больше десятка убитых, причем причина гибели двоих из них определялась сразу и безошибочно — их попросту смяла толпа, ринувшаяся к выходу. Тело епископа лежало здесь же, угадываемое не столько по чертам лица, сколько по ошметкам торжественного облачения.
— Что за черт?! — во всеобщей внезапной тишине выдавил Ван Ален, и вопреки обыкновению, никто из присутствующих служителей Конгрегации не осадил сквернослова за не приличествующее этим стенам словечко.
То, что когда-то было человеком, он увидел в нескольких шагах от лестницы, а чуть дальше лежало второе тело, тоже обгоревшее почти до черноты.
Курт на миг приостановился, глядя на Кристофера Хальса; инквизитор приближался стремительно, почти бегом, не глядя по сторонам и под ноги, а завидев Курта, ускорил шаг.