Шериф поморщился, кажется, вникать в подробности чужой жизни ему было не интересно.
— На них тем более срать. Если им, чтобы почувствовать себя легче, надо кого-то повесить, то… в жопу таких людей. И да, убивать я буду. И уж поверьте, совесть меня не замучает.
Он позволял рассмотреть себя, и люди смотрели. Подмечали. Новые сапоги с глянцевыми голенищами. А штаны старые, в голенища заправлены, но торчат пузырями. Куртка заношенная. И рубашка, некогда белая, но давно белизну утратившая.
Забывать Нат не был намерен. И на чердачную лестницу уставился долгим задумчивым взглядом.
Ветер принес горсть бело-розовых лепестков, от которых отчетливо пахло зефиром.
Ийлэ прикусила язык: она не хотела произносить это имя даже в мыслях.