– Нет, тут другое: как услышал, что немцы село уработали, так с лица сбледнул и сам не свой стал. Тут что-то не так. Ты ж старшина, поглавнее его будешь, да и в селе вы вместе были, вот я и подумал – сходил бы ты, побалакал с корешем своим. А то он в лес ушел, сидит один, ребята за ним присматривают, но ты ему не чужой вроде…
Как и положено сметливому крестьянину, Семенов это отлично помнил, и потому надо было решать – что делать дальше. Черт… знал бы, что такое случится, повыспрашивал бы все до мельчайших деталей у дядьки, что да как было. Но тогда это казалось совершенно бесполезным занятием, кто ж знал, что вот так оно выйдет. С одной стороны – прикладами и сапогами не отбуцкали. Это хорошо. С другой – не кормят и не переписывают. А вот это уже плохо и как-то настораживает. Неправильно такое. Значит, кормить не будут. Потому как пока не знаешь, сколько у тебя голодных ртов, – не поймешь, сколько продуктов в котел класть. Простая арифметика. А дядька не раз говорил, что у германцев каждый грамм на учете и тошные они в своем скупердяйстве до зеленой тоски. Вот чего у германцев нет – так это широты, все пытаются высчитать, вплоть до мелочи ненужной, совершенно уже пустяковой. А в итоге с таким своим счетоводством по мелочи все делают правильно, а в больших делах проваливают все с треском. Вот и войну ту мировую проиграли капитуляцией, хотя сами же ее и начали и рассчитали все вроде бы дотошно.
Леха не был уверен, который именно, вроде бы второй комвзвод.
– В чем проблема? Доски от этого же вагона, сухой уголь из тендера – и вперед. И мазут горит, особенно если его раскочегарить. А с углем – тем более, – возразил комвзвод.
– Вместе с инструментом и пистолетом добыли. Ремонтник был у битого бронетранспортера. Сопротивлялся, зараза, его наш бурят гранатами закидал, иначе бы не одолели, он в кузове бронированном как в фортеции сидел.