– Вам я ничего не собираюсь говорить. Можете сами спросить у профессора.
– Нет, – ответила она. – Сидим в кафе напротив твоего кабинета. Нет, и позже звонить не надо. Я наизусть знаю, что ты хочешь мне сказать. Меня это не интересует. Нисколечко. И завтра тоже. До свидания.
Трудовой день шел к концу. Они нагрузили ящики с цветной капустой на прицеп старого грузовика «шевроле» и уже готовились отправиться домой. Теодор упросил родителей разрешить ему ехать впереди на детском велосипеде.
Но я «не проходил». Я отнимал у нее Натку, Натуню, Наталку, Наталеньку… Кусочек за кусочком. Так ей казалось. Но это было неправда. Как-то она уехала на две недели для реставрации архитектурных памятников Таллина. Я все это время был рядом с Натальей, но она время от времени хлюпала носом, скучая по матери.
Он сел за стол, с яростью вырвал из разъема клавиатуру, на которой Джим оставил два пакетика с белым порошком и ключ от наручников, и швырнул на кучу коробок и папок возле окна.
– Его нашли на свалке во Французском квартале. На его теле были тридцать три ножевые раны. Ровно столько, сколько ему было лет. И у него не было левой кисти. Кто-то отрезал ее. Прямо по запястью. Но часы у него не украли.