- Сукин ты сын, Стахов, - почти ласково, с насмешливой отеческой улыбкой сообщил мне старик.
- Я даже не знаю, как вам это сказать, - вместо приветствия начал он.
Наверное, именно этот вопрос не давал мне покоя, и именно он стал причиной этой нашей последней встречи.
Суровый полностью оправдывает свою фамилию; он резок, деспотичен, не прощает ошибок. Но при этом к себе требовательней, чем ко всем окружающим, вместе взятым, а ошибки даёт возможность исправить или искупить. В жизни прямолинеен, терпеть не может "разводить политесы" и совершенно аховый дипломат; абсолютно не умеет лебезить перед начальством и, если что-то не так, высказывает в лоб. Буквально из уст в уста среди командного состава передаётся история о том, как в апреле 1907 года, когда положение наших войск было наиболее пугающим за всю войну, и злые языки пророчили скорое поражение, на совещании в ставке Суровый оружием угрожал слишком на его взгляд пораженчески высказавшемуся Главнокомандующему, грозясь расстрелять того за дезертирский настрой, подрыв морального духа и неверие в Красную армию. Расстрелять не расстрелял, да и вряд ли на самом деле попытался бы, - подобный поступок уж точно подорвал моральный дух куда надёжнее любых высказываний. Но, говорят, это выступление произвело неизгладимое впечатление на Главнокомандующего, и, можно сказать, привело его в восторг. Во всяком случае, именно тогда Суровый был назначен командующим Западным округом и Центральным фронтом, который тогда уже почти весь был в руках доманцев, а наши войска неуклонно отступали.
Я лишь благодарно кивнул. А что тут скажешь?
- Хвала богам, - улыбнулся Лесислав. - Я уж, было, предположил, что вы решите проявить свойственную молодости горячность. Тем более, что вы огневик, уж не обижайтесь.