Они вошли внутрь и двинулись через анфиладу комнат.
– Переночуем в больнице, у Аннушкиной, – сказал он. – Раз корзина поднята, до завтра уже не спустят – пока на работу не поплывут. – Он повернулся к больнице. – А может, и завтра не спустят. Больница-то, похоже, закрыта. Ни души, и простыни не сушатся… Однако в докторском флигеле дым из трубы идет. Значит, Людмила Сократовна здесь.
Фандорин, сидевший на веслах, спиной к Парусу, обернулся.
– Гадить будешь в дыру, – сипло сказала голова с синим воротником. Она была бритая наголо, как у буддийского монаха. Только глаза не добрые, а злые. – Повернешь ободок, она откроется. Туда же кинешь грязную посуду. Понял? Созреешь для разговора – стучи.
– А еще вот что… – Он подошел к окну и поманил Кобру. Она – вот чудо – подошла, как миленькая. – Насколько я понимаю, вон там, в конце сада, у вас кладбище? Я вижу три креста. Говорите, смерть осталась у вас во внешнем мире? Хорошая же у вас программа лечения.
Редкой специальности в конторе очень обрадовались и немедленно выдали полезному человеку пропуск на катер, курсировавший между Тенерифе и Сен-Константеном.