Тот потемнел еще больше. Сжал вожжи в больших, сильных руках.
Журналист не заинтересовался и санаторием. Из темы чахоточных детей всё что возможно было выжато еще во времена сентиментализма, давно вышла из моды и благотворительность – буржуазная химера и пошлость.
Ласт и держался, и выглядел здесь по-другому. Он был в куртке с золотым шитьем и с золотым кортиком на боку – значит, офицер. Улыбчивый, словоохотливый, он совсем не казался похожим на Мефистофеля.
Поодаль что-то вынырнуло, закачалось на воде.
– Да. – Подполковник махнул вахмистру, чтобы не торчал столбом, а возвращался на пост. – Почтовый служащий Коркин чудом выжил. Ранен, но нетяжело. Я как раз начал его допрашивать, когда мне доложили, что вы здесь…
По-русски он изъяснялся с той же еврейской певучестью, что и по-английски. Как этого человека звали на родине, до того, как он стал Питом Буллем, Фандорин так и не выяснил. Мистер Булль сделался американцем навсегда и без оглядки. О бывшей стране проживания он отзывался исключительно в уничижительном тоне, именуя ее «страной дураков», «Расеей» или просто говоря «у них там». Замечания делать было бессмысленно – от этого инженер делался еще более желчным.