- Привет, завтрашние "двухсотые" и куча металлолома!
Дом был темен. Круглов, привстав на носки, стукнул костяшками пальцев в окно.
Несколько фигур наполняют ночь движением, гремят кастрюли, летят книги, скрипит мебель, кто-то поскальзывается на крови и с матом обрушивается на пол. Ты снял это, Петр? Слушай, и пожрать в холодильнике ничего нет. Спрятала, стерва старая. Мы за нее тут лишения терпим, защищаем ее... О, колбаса!
Мамка согрела ему на электрической плитке немного воды, и Пашка помылся. Сначала чуть-чуть горячей из ковшика, затем - заряд ледяной из душа. Как он не старался не стучать зубами назло москалям, а челюсти сами находили друг друга.
Он ещё что-то говорил, а я всматривался в знакомое, хотя и не бритое, осунувшееся лицо старого партизана. Он воевал вместе с моей мамой в отряде, которым командовал её отец. Однажды в окружении, когда не осталось надежд вырваться, дедушка свою дочь и самого юного из разведчиков Федю вместе с ранеными отправил через болото. А сам повёл отряд на прорыв в другом месте, отвлекая на себя немцев. Погиб, когда поднимал партизан в атаку и закричал "ура". Пуля попала в горло, она словно хотела остановить этот клич - клич отваги и победы...
- Украина, - наконец произнесла она слабым голосом, - не Россия...