— А я и не знал, что они тут и еду подают.
Все это время я старательно следил за судьбой ребят из Бронкса, моих коллег по грабежу музеев. Все они признали себя виновными — и теща тоже — и получили по максимуму: на сотни тысяч долларов штрафа и от пяти до пятнадцати лет без права досрочного освобождения. Все сходились на том, что они так и жили бы долго и счастливо на Моррис-Хайтс и собирались бы у мамочки за большим итальянским столом, если бы не сглупили, попытавшись толкнуть Вибранда Хендрикса перекупщику, который навел на них копов.
— Эмм, — промычал я, не зная, как завести об этом разговор, — мама оставила мне деньги?
— Ну и как она тебе? — спросил он так тихо, что я едва расслышал. Что я ему мог ответить?
— Я пытался все это полюбить. У меня к этому врожденная неприязнь.
— И я тебе! — У меня в комнате стояла целая кипа дисков и с ними — вещи, которые я покупал, потому что они напоминали мне о ней, их было так много, что я стеснялся их отсылать. — И книжки еще!