Цитата #4564 из книги «Щегол»

— Тодди она тоже очень любит, — сказал я и только потом сообразил, как это прозвучало.

Просмотров: 0

Ну и что, убеждал я себя, шагая по Канал-стрит до метро, глубоко засунув руки в карманы, из подмышек несло потным школьным волнением. Ну не пройду я на этот курс ускоренной подготовки к колледжу — ну и что с того? А мне надо было сдать все хорошо, очень хорошо, попасть в первую тридцатку, чтоб вообще на что-то надеяться.

Просмотров: 1

— Я открою, — тотчас же откликнулся Борис, сунув Попчика под мышку. И пошлепал себе к двери, босой, без рубашки, с совершенно невозмутимым видом. Но такое ощущение, что и секунды не прошло, как он с посеревшим лицом примчался обратно.

Просмотров: 2

— Ах, Медора, — говорил он, покачиваясь на ногах — с носка на пятку. — По-прежнему бесконечно нас радует. Милая наша старушечка. Настоящий уникум, аж дух захватывает. Ей ведь скоро девяносто! Она, конечно, из самых что ни на есть коренных ньюйоркцев, о чем она всем то и дело напоминает — ох, ты бы ее видела, с санитарами она — огонь, — тут он расщедрился на снисходительный смешок, — ох, дорогая, это, конечно, ужасно, но смех да и только, уж ты, мне кажется, посмеялась бы… они теперь перестали нанимать санитаров-афроамериканцев, ведь так теперь говорят? Афроамериканцев? Потому что Медора уж слишком нежные чувства питает к, скажем так, патуа, который она слышала в молодости. Особенно, когда ее пытаются усмирить или выкупать. Как на нее находит, так она, говорят, та еще драчунья! За одним афроамериканским медбратом с кочергой носилась. Ха-ха-ха! Ну, понимаешь… не приведи господь. Наверное, можно сказать, что она, Медора-то, принадлежит еще к тому поколению, про которое снят мюзикл «Хижина на небесах». И у отца ее, кстати, было родовое поместье в Виргинии — в округе Гучланд, что ли? Просто образцовый брак по расчету. А вот из сына — с ним-то ты знакома, верно? — из сына толком ничего и не вышло, скажи ведь? Все выпивка. Да и дочь — тоже. Не создана для общества. Это еще, конечно, мягко сказано. Очень полная. У нее кошачий паноптикум — ну, понимаешь, что я имею в виду. И брат Медоры, Оуэн — Оуэн был таким славным, славным парнем, умер от сердечного приступа в раздевалке «Атлетического клуба»… во время интимного моментика в раздевалке «Атлетического клуба», знаешь ли… он, конечно, миляга был, Оуэн-то, но какой-то неприкаянный, помер, как мне кажется, так себя и не найдя.

Просмотров: 0

И я остался у нее ночевать — мы потом заказали еду на дом и снова завалились в постель. Но хоть в каком-то смысле и легко было притворяться, что у нас все по-старому (потому что, если подумать, так мы оба и притворялись всю дорогу), с другой стороны, я практически задыхался от того, каким грузом давит на нас вся неизвестность, недосказанность, и позже, когда Китси, свернувшись калачиком, уснула у меня под боком, я лежал без сна, глядел в окно и чувствовал, что совершенно одинок. Вечерняя молчанка (виноват в которой был я, а не Китси — она даже в самых трудных ситуациях дара речи не теряла) и ощущение какой-то непреодолимой дистанции между нами здорово напоминали мне о том времени, когда мне было шестнадцать и я понятия не имел, как надо вести себя с Джули, которая, хоть ее и никак нельзя было назвать моей девушкой, стала первой женщиной, о ком я именно так и думал. Мы познакомились возле винного магазина на Хадсон, когда я торчал там, зажав деньги в кулаке, и ждал, пока кто-нибудь не согласится купить мне чего-нибудь выпить, и тут из-за угла припарусила она, в футуристичном, а-ля летучая мышь наряде, который никак не вязался с ее тяжелой походкой и деревенской внешностью, с простеньким, но милым личиком жены первопроходца начала двадцатого века. «Эй, пацан, — она вытаскивает из сумки собственную бутылку вина, — вот твоя сдача. Да ладно. Да не благодари. Ну что, ты это тут и будешь пить, на морозе?» Ей было двадцать семь, почти на двенадцать лет старше меня, ее парень как раз заканчивал в Калифорнии бизнес-школу — и без вопросов было ясно, что как только парень вернется, мне нужно исчезнуть и больше не звонить. Мы это оба понимали. Ей даже говорить ничего не пришлось. В те редкие (для меня) вечера, когда мне дозволялось к ней зайти, я пробегал пять пролетов вверх по лестнице до ее студии, разрываясь от переполнявших меня слов и чувств, но все, что я собирался ей сказать, испарялось, стоило ей открыть дверь, и вместо того, чтоб как нормальному человеку поговорить о чем-нибудь хоть минуты две, я с немым отчаянием топтался в метре от нее, засунув руки в карманы и ненавидя себя, пока она расхаживала босиком по студии — выглядит сногсшибательно, болтает непринужденно, извиняется за то, что грязная одежда раскидана по полу, за то, что забыла купить упаковку пива — может, ей быстренько сбегать за ним вниз? — до тех пор пока я буквально не набрасывался на нее на полуслове и валил на кушетку с такой силой, что у меня иногда слетали очки. И я чуть не умирал от того, как же это все было чудесно, да только потом я лежал без сна, и накатывала пустота — ее белая рука поверх покрывала, зажигаются фонари, с ужасом жду восьми часов, когда ей нужно будет вставать и собираться на работу, в бар в Уильямсбурге, куда я из-за возраста не мог к ней заглянуть. И ведь я даже не любил Джули. Я ей восхищался, я сходил по ней с ума, завидовал ее уверенности и даже слегка ее побаивался, но по-настоящему я ее не любил, как и она — меня. Я не очень-то был уверен, что и Китси люблю (по крайней мере я не любил ее так, как мне того однажды хотелось), но все равно удивительно, до чего же мне было паршиво, если учесть, что через все это я уже проходил.

Просмотров: 2