— Мать твою, — простонал Борис, почесывая живот. — Когда ж они заткнутся?
— Что? — спросил он, оглядывая толпу. — Видишь его?
— Господи боже, — сказал Хоби, когда хорошенько рассмотрел меня при свете, — да ты белый как простыня. А ты не заболеваешь ли?
— Забыть? — Хэвисток позволил себе хихикнуть. — Ох, не думаю, что он о таком забудет.
— А ковер? А огромная дыра, которую ты в софе прожег? Это ты дурачился, да? Я подушки перевернул, чтоб Ксандра не заметила.
Это случилось в Нью-Йорке, 10 апреля, четырнадцать лет назад. (Даже моя рука отдергивается от этой даты, нужно сделать усилие, чтобы записать ее, чтобы заставить ручку коснуться бумаги. Обычный день, который теперь торчит из календаря ржавым гвоздем.)