Ну вот, еду я на ипподром, а это очень далеко. Взял две бутылки водки. Потому что это валюта такая была. Такая универсальная валюта. Можно было на мед поменять — на килограмм или на полкилограмма меда.
Тут необходимо некоторое пояснение. Пытливая психология музыкальных мастеров в стремлении расширить диапазон какого-либо инструмента всегда указывала один и тот же эволюционно-технологический рецепт. Ежику, даже не изучавшему акустику, понятно, что при конструктивном увеличении размеров звучащего предмета он будет воспроизводить более низкие звуки, а при уменьшении — более высокие. Это справедливо для всего — от органных труб до жестяного ведра. А дальше логика простая. Если у вас в руках кларнет и вам страшно нравится его звучание, а хотелось бы выйти вниз за пределы его диапазона, вы просто делаете кларнет побольше и получаете искомый результат со звуком пылесоса и называете его бас-кларнетом. Если вверх — делаете уменьшенную модель, и у вас в руках эсный кларнет (кларнет in Es) с голосом истеричного лилипута. То же самое с неизбежностью появления шишки после удара по лбу было проделано со всеми инструментами — от флейты до бас-тромбона. И от скрипки до контрабаса, просто исторически несколько иначе по части эволюции.
В принципе, гастрольная поездка опытного коллектива (а большинство коллективов являются опытными) — довольно рутинный процесс. Некоторые отличия от общегражданских поездок связаны, главным образом, с тем, что почти у всех, кроме чемодана, есть и музыкальные инструменты. Приятное (для них в первую очередь) исключение представляют арфистка с пианисткой да контрабасисты, у которых с собой только смычки. Ну и ударники в какой-то степени.
Еще одна история из серии «Байки из курилки»
Справедливости ради надо сказать, что истории музыки известен один нормальный человек, который писал партитуры, руководствуясь здравым смыслом. Это С. С. Прокофьев. «Однажды Черепнин дал мне приготовить партитуру Берлиоза, — писал Прокофьев в “Автобиографии”, — в которой все медные были в разных строях. Я замучился, добираясь до истины (расшифровываешь аккорд три минуты, а оказывается, это чистый до мажор). Я покончил с этим предрассудком. <…> Дирижер воспринимает музыку как она звучит, то есть in C, стало быть, в партитуре все инструменты так in C и должны быть написаны». Прокофьев сказал — Прокофьев сделал. Жаль, не прижилось…
А старые партии исчезают вместе с музыкантами и событиями, которые карандашом увековечены на внутренней стороне обложки после окончания спектакля. Просто дата и фамилия музыканта. Или фамилии солистов, которые исполняли главные партии в этом спектакле, ну, скажем, в каком-нибудь 1968 году. Или город, в котором были гастроли. Например, странноватая в своей парадоксальности надпись в партии «Набукко» (тоже, кстати, ксерокопированная): «Хор пленных евреев Бейрут 1998 год».