Приступая к сочинению симфонии на сюжет байроновского «Чайлъд-Гаролъда», Берлиоз почувствовал, что таинственный, меланхоличный и чуть глуховатый лажовый тембр альта как нельзя лучше соответствует характеру выбранного им героя…
Первый, по крайней мере задокументированный, большой профессиональный оркестр, насколько мне известно, был организован царем Давидом по случаю внесения скинии в Иерусалим и торжественной закладки Первого храма, «чтобы они провещевали на цитрах, псалтирях и кимвалах; и были отчислены на место служения своего» (1 Пар. 25:1). «И было их с братьями <…> двести восемьдесят восемь» (1 Пар. 25:5–7). Что примерно втрое больше современного симфонического оркестра. Здесь совершенно однозначно сказано, что мы имеем дело с профессиональным коллективом, освобожденным от других обязанностей. Я бы его смело назвал предтечей современного Израильского филармонического оркестра под управлением Зубина Меты (мои поздравления Израильскому филармоническому с трехтысячелетним юбилеем).
Отсутствие концертного костюма обнаружилось незадолго до выезда из отеля в Konzerthaus. С миру по нитке… Да, это были черные треники Nike. Других не было. И вообще, если бы не ярко-желтая надпись Nike на уровне берцовой кости, никто бы ничего не заметил. А что делать? Ну, прикрыл тряпочкой. В первом отделении играл в смокинге флейтиста (он не был занят), во втором — рабочего сцены (он мне его давал в левой кулисе, возвращаясь со сцены перед началом второго отделения, с достоинством положив на дирижерский пульт партитуру и палочку). Кстати, фирменные вещи тоже не дают никакой гарантии: достав однажды из чемодана концертные брюки, побывавшие перед гастролями в химчистке, я не обнаружил на них ни одной пуговицы. В этом смысле треники надежнее.
Вот мы смотрим на оркестр из зала. Видно, что на сцене собрались культурные и профессиональные люди. Вот у самого края сцены интеллигенция на скрипочках играет, виолончели с контрабасами тоже серьезным делом заняты. Духовики дуют — ну что рожи у медных такие, так их не за красоту любят. Но вот чем заняты ударники, сколько их там, человек пять, что ли? Ну литаврист ладно — у него целых четыре литавры, чтобы выбрать нужную, пожалуй, образование может и пригодиться. А вот этот, с бубном, — тут большого ума не надо — позвенеть-то. Или один раз за весь концерт стукнуть колотушкой по большому барабану в арии Рудольфа из «Богемы». Захочешь — не промахнешься!
Поэтому помимо глубокого обволакивающего баса в симфонической музыке они исполняют также и довольно резвые сольные фрагменты в «Золушке» Прокофьева, «Саломее» Р. Штрауса или многочисленных операх Вагнера. Хотя на мой вопрос по поводу труднейшего соло тубы в «Картинках с выставки» Мусоргского — Равеля солист с некоторым раздражением в адрес Равеля ответил: «Да он и сам не знал, для кого писал». В этом ответе есть серьезный смысл: калибров туб много, в разных строях, а в российских симфонических оркестрах, как правило, используется только туба in B. Вот они, страдальцы, в «Быдле» из «Картинок…» и мучаются в верхнем регистре. Сколько тубистов полегло на моих глазах на поле дирижерской брани во время исполнения этого соло!
Из всего этого для арфисток следует еще одна проблема: перед началом исполнения с помощью ног надо отобразить все бемоли или диезы, стоящие при ключе. Случайно появляющиеся в нотном тексте дополнительные знаки также влекут за собой активное сучение ножками. Поэтому эти барышни при виде новых нот сначала их долго разглядывают, отмечая карандашиком, в какой момент и какую педаль придется двигать, вместо того чтобы, как все прочие тромбонисты оркестра, сразу начать играть, ненадолго оторвавшись от судоку.