Вражескому пулемету начал отвечать «дегтярев» со двора – видимо, во дворе было худо – он почти весь простреливался.
Одно было плохо: народ наглел. Как немцы под Москвой затоптались, так и начались брожения и саботажество. Гаражи спалили неизвестные злоумышленники, на дорогу доски с гвоздями подбрасывали. В районной глуши шайки партизан объявились. Полицию начали по тревоге поднимать. Оцепления, холод, снег, иной раз и стрельба случалась. Ездили и на «чистку» в Жаборицкое гетто. Добираться долго, да и барыша никакого – всю контрибуцию подчистую сами немцы выбирали. Нет, барахло кое-какое, конечно, в Глибоч привезли: швейную машинку, одеяла добротные, сервизик… Но из золота лишь два колечка и досталось. Да и то одно такое дрянное, что Верке подарил, не пожалел.
– И дистрофия. А еще у него «дорожки» по рукам, словно черви изъели. И на спине перфорация – пункцию, наверное, гнали. Кровь на анализы высосали, всё из человека высосали… Но главное, легких у него почти нет. Не туберкулез, а… Онкологическое, видимо. Впрочем, доктор не уверен, там исследовать нужно, и, понятно, не в условиях санбата…
Сорокакилограммовый фугасный снаряд угодил в двигатель – «пантеру» почти развернуло, зашвырнуло кормой на кирпичный забор. Танк замер, потекли по бортам струйки дыма. Люки не открывались, должно быть, экипаж оглушило ударом…
Не, все равно осталось в нынешнем облике товарища Мезиной вопиюще антивоенное – вышли во двор, – экипаж «шесть-четыре» от охраны вверенного периметра мигом отвлекся. Старший сержант погрозила кулаком.