Петро запихнул ступни австриячки в чуни – ох, вообще дурища деревянная, щиколотки, как хворостины, и туфли, считай, без подметок. Ничего, в те чуни по две ноги разом всунутся, но тепло они дают.
С окон забор действительно был как на ладони – кто-то перепрыгнуть успеет, а кто-то и нет…
– Как есть, так и говорю. Вчера у них на связи сидел нормальный боец-украинец – и всё мгновенно летало. А сегодня хохол заступил и тупит. Наверняка умышленно, из майдаунистых саботажников, хорёк упертый.
…Женька объяснял, что не нарочно пальцы ломал и вообще травмы – дело слепого случая. Хотя, конечно, обидно, когда вражеский сапог тебя этак обтаптывает.
Красноармейцы стояли по колено в воде, шелестящий рогоз кое-как прикрывал сгрудившуюся кучку, но ведь чесанут по зарослям – вон, германец в коляске уже развернул пулемет, расселся наготове, для удобства сапогом в люльку уперся.
Пока спешно шли навстречу канонаде, было жутко: на дороге сожженные немецкие машины, повозки, трупы – чуть ли не сплошняком. Авиация Советов отработала здесь безжалостно. Возились у дороги немногочисленные немцы из похоронной команды, собирали и сортировали куски конских и человеческих тел. Галичане смотрели на ряды тел и свертков разорванного мяса в молчании, шли, вслушиваясь в небо – но было еще слишком темно, обошлось…