– Нихт храбрость. Трусы, одежка, фирштейн?
Молока не было – пуст холодильник, если не считать чьих-то домашних котлет, забытых еще с добелорусских времен. Выбросить бы надо.
– Я еще более упрощенная. Водила, как положено блондинке. Сейчас вообще забыла, где газ-тормоз.
– Отож, товарищи лейтенанты, дело нынче пойдет? Раз такое подкрепленье…
Мучил Грабчака скулеж бабский. Хотелось успокоить, взять двумя пальцами за шейку хрупкую, сдавить, словно ту чашечку с фаянсовыми загогульками, и пани к себе притиснуть. Пусть живого мужчину почувствует. Вон, и диван имеется…
Вообще, пани Тимкевич не только с тылу была гладка. Воспитанная дамочка, с лица приятная, только нервна излишне. В письмецо вцепилась, слезы-всхлипы, то да сё, но без обмороков. Приказать, чтобы переодели да обед разогрели, не забыла. Девка-прислуга, ахая и слезу пуская, Миколу накормила, дала панские вещи (не обноски, все вполне приличное, хотя и тесноватое). Потом пригласили чай пить и рассказать «о хвылине страшной». Отчего ж не рассказать? Все давно придумано, еще тогда, когда Микола покойницкую записку у дороги перечитывал…