— Ты молодец, — вздохнула целительница. — А я — ужасная дочь. Оставила только одно письмо, когда сбежала. Отец, наверное, извелся…
— Леймс? — В голубых глазах промелькнул призрак понимания.
Гудок и гармошки умолкли, остался лишь бубен: размеренные, выжидающие удары…
Ужас, страдания. Мелькавшие перед глазами картины сменялись с немыслимой скоростью. Мозаика то складывалась в четкий рисунок, то вновь разбивалась на тысячи осколков, каждый из которых норовил оцарапать душу. Изувеченные тела на импровизированном жертвеннике в центре просторного зала, измазанные кровью простыни, вспышки от выстрелов и две пули, одна за другой входящие в грудь. Зловещим маятником раскачивался на пуповине мертворожденный младенец… Красавица Анна показывала мне самые темные уголки своего персонального загробного мира, щедро делясь пережитыми когда-то страхами и болью.
— Людей подобного сорта легко подкупить, — продолжил мою мысль тайлубиец. — Или запугать.
Я понимала лишь то, что сейчас расплачусь. От недавнего страха, от облегчения, от нежности в его голосе — от всего сразу.