— Как в Пушкине?! Это под Москвой? А телеграмма из Ялты?
— Сам человек и управляет, — поспешил сердито ответить Бездомный на этот, признаться, не очень ясный вопрос.
В саду было тихо. Но, выйдя из-под колоннады на заливаемую солнцем верхнюю площадь сада с пальмами на чудовищных слоновых ногах, площадь, с которой перед прокуратором развернулся весь ненавистный ему Ершалаим с висячими мостами, крепостями и — самое главное — с не поддающейся никакому описанию глыбой мрамора с золотою драконовой чешуею вместо крыши — храмом Ершалаимским, — острым слухом уловил прокуратор далеко и внизу, там, где каменная стена отделяла нижние террасы дворцового сада от городской площади, низкое ворчание, над которым взмывали по временам слабенькие, тонкие не то стоны, не то крики.
Хорошо зная форму, бухгалтер мигом заполнил его и начал развязывать веревочку на пакете. Когда он распаковал свой груз, в глазах у него зарябило, он что-то промычал болезненно.
— Откуда валюту взял? — задушевно спросили у Никанора Ивановича.
Тем более, что сам Карапетян воспринимает произведение Булгакова, как роман о смерти… Неожиданно, не правда ли? А ведь он «из этого исходил», когда работал над иллюстрациями к «Мастеру» (из переписки с художником). Оказывается, и такоетолкование помещается в этот роман.