Нас кормили в полете три раза. Дважды я вставал из кресла, чтобы просто пройтись по проходу, размять ноги и затекшую спину.
Я сжал кулаки — в правом так и был зажат ключ — и медленно пошел навстречу последнему дружку Глибина. Гоша не стал ждать, пока наши дороги пересекутся, и устроил настоящую ретираду: с остановками, угрозами встретиться и поквитаться, но в конце концов, исчерпав запас угроз, исчез за кустами.
— Пишите не на коленке, — великодушно разрешил Чарли. — То, что ты описал для аэропорта, стоит сотни тысяч, я наводил справки. Мы вам гарантируем по полторы штуки в месяц на брата и, когда все будет написано, клиентуру на тысячу копий по три тысячи долларов за каждую. А потом хоть игрушки лепите, хоть на голове стойте.
— Да пусть размещают, — легкомысленно отмахнулся Захар. — Подумаешь, сотня американцев разбогатеет!
Всю ночь я ворочался, часто просыпался; мне мнились и мерещились грандиозные события, в которых я был главным действующим лицом. Во сне ко мне приходили за советом Брежнев (хотя уже прошел почти год со дня его смерти) и все наше Политбюро, я одолевал происки Рейгана и всех остальных буржуев. В общем, встал я поутру полный желания устроить свою жизнь правильно и вообще — помочь всем, кому смогу. Предупредить, предостеречь, посоветовать, подсказать.
— У нашей партии опыт конспирации исчисляется десятилетиями. И ты, Геннадий Иванович, знаешь об этом лучше других. Разве не ты работал с зарубежными товарищами? Пора потрясти старыми связями. Ну и наверняка в хозяйстве Кручины есть специалисты, которые смогут запутать кого угодно — хоть АНБ, хоть КГБ, потому что эти товарищи тоже постараются сунуть свой нос в наши дела. Нужно просто добиться его согласия.