Ну а мы с Бергом выглядели и того страннее. Одетые в драные, да еще и не по размеру крестьянские штаны и рубахи (похоже их баталеры на ветошь держали) но при этом с гладкими физиономиями, мы смотрелись откровенно ряженными. Обувь тоже доставляла, потому что иначе как «опорками» это не назвать. В ногах лежал небольшой саквояж с полуоторванной ручкой. В саквояже находились: две пары носков на резиновых подтяжках, месячной давности экземпляр газеты «Berliner Illustrite Zeitung», сломанный карандаш, накрахмаленная манишка, манжеты, несколько металлических пфенингов, криво разорванная половинка от листа командировочного предписания и галстук с отпечатком пыльного каблука.
— А вот насчет смены личины, я кажется понял, как оно было! И без всякой мистики!
— У меня от отряда, семьдесят пять сабель осталось. Энто почти из двух сотен, шо в начале было. Германцев мы, конечно, покрошили знатно, но теперь нам только под переформирование идти. Либо вливаться в какую другую нашу часть… Да хучь к тому же Думенко, в первый конный полк. Он и командир справный, и рубака отчаянный.
— Илов точно еще нет! Это я тебе гарантию даю! И что значит — «больших»?
Братки черноморцы, встретили братка балтийца, как родного. Ну и пошла жара. В принципе, черноморцы себя и так не особо сдерживали, устроив в канун нового года, для офицерства, «еремеевские ночи». Но потом, на время, подзатихли. А приезд Нетребко вновь всколыхнул матросню. Мешая просто водку «балтийским чаем», братва лихо проводила экспроприации на всей территории полуострова. Экспроприируемые, от столь широкого размаха охренели. А СНП с Курултаем, решили этим охренением воспользоваться, начав выступления против Советской власти. При этом, очень рассчитывая на помощь со стороны как немцев, так и УНР. Матросы, которых в Крыму было около сорока тысяч, это приняли как вызов (тем более немцев пока видно не было) и прошлись по «контрреволюционерам» со всей молодецкой страстью. А чего бы не пройтись, когда даже просто численно, они крыли всех словно бык овцу.