— Чур Пеленович, а вы больше никаких песен не вспомнили?
Дав «добро» на это крик души, уже минут через пять наблюдал слаженную суету, сильно напоминающую деловитую работу муравьев.
— Насчет времени не знаю… Но ладно — приступайте. Только в темпе! А с разбитого сразу снять вооружение и боеприпасы. После чего — сжечь.
— Но офицерский ночной подъем, надо как-то компенсировать. Уважение так сказать проявить. Поэтому, бери конверт, бумагу и пиши письмо.
Но здесь и сейчас уступать никак нельзя. Это невосстановимая потеря лица. На Чура-то, эти ухари, вроде никак не наезжают. Только, на совершенно незнакомого им Буденного. Хитренько действуют, исподволь разделяя нас. Но сами смотрят на мое поведение — позволю я опустить своего человека или как? И вообще, что буду делать?
Сидя на броневике, я осмотрелся, соображая, что же у нас получилось. А получилось хорошо. Несколько десятков пленных согнали в общую кучу, попутно освобождая их от оружия и амуниции. Трофейщики, в сопровождении групп зачистки, активно обдирали убитых. Санитары, на легких брезентовых носилках, трусцой тащили кого-то из наших к появившимся из-за холма медицинским машинам. Вернее, к той где базировался хирург. У батальонного Пилюлькина, в специально расширенной будке, целая операционная ездила. Со всеми клистирами, склянками, инструментами и операционным столом. Что-то можно было делать прямо в самодельном КУНГе, а в случае необходимости, ставилась отдельная медицинская палатка.