И поехали через границу письма эмигрантов, запрещенные газеты да журналы, зарытые между чертежами и пояснительными записками, а мы с очередным попутчиком продолжили вагонные споры, начатые обсуждением перипетий кампании лорда Китченера в Судане. Пока поезд шел по российской территории, коллежский советник Министерства иностранных дел (чин немалый, на военный лад — полковник) взялся рассказывать мне о перспективах политики на Балканах и о том, что там непременно нужно учредить военный союз под эгидой России. Видимо, эта идея вызревала в недрах министерства не один год — в реале Балканская лига была создана за пару лет до Первой Мировой войны, успела вломить Турции, развалиться и передраться между собой. Примерно в таком духе я и оппонировал, упирая на то, что в балканском котле сам черт ногу сломит, что каждый тамошний народ имеет по десять тыщ претензий к соседям — и зачастую претензий весьма серьезных, что столетия непрерывных войн и османского владычества начисто убили там возможности для этнического и политического диалога и что под этот котел будут подбрасывать дровишки не только враждебная нам Австро-Венгрия, но даже и союзные французы. А если учесть, что тамошние экономические позиции России куда как слабее остальных Великих держав, даже Италии, то создание прочного союза представляется мне невозможным. Сосед приводил в доказательство какие-то трактаты, соглашения и другие официальные бумаги — но когда и кого останавливали договора, не подкрепленные силой? Мы так и не пришли к общему мнению и расстались уже в Москве в некотором обалдении, он от моего, как он называл, «политического цинизма», а я от наивности МИДовца, хотя, казалось бы, все должно быть ровно наоборот.