— Голова кругом… — неожиданно признался Зубатов.
Зубатов был раздражен, если не сказать зол.
— А не нравится — пойди, поищи где лучше!
Но мне никто не подпел и я замолк, недоуменно глядя на взрослых, которые с таким же недоумением смотрели и на меня. Так, это что же получается? Вряд ли песня запретная, ее что, вообще не знают?
Метрдотель провел меня мимо буфета, оборудованного здешней «микроволновкой» — медной водяной баней на газу, в которой разогревали блюда, ледником с холодными закусками и ванной с двумя бочонками пива, в зал к столику, за которым уже сидел Болдырев, с коим мы сердечно обнялись. Вот ведь, вижу человека второй раз в жизни, а уже как родной, бывает такая мгновенная комплементарность, правда, редко.
Мы шли от Белевских по Спиридоновке, загребая ногами мартовскую сухую серо-коричневую смесь снега, песка и глины, покрывающую все московские улицы. Проезжавшие сани на проплешинах скребли по брусчатке, перетирая «халву», отчего получался даже еще более неприятный звук, чем просто металл полозьев по камню. Но запах — запах был что надо, пахло неуловимым сочетанием холодной свежести, нашатырной резкости и дынного аромата, пахло весной.