Грызу всё: щучьи головы, желуди, борщевку. Дикий бурак, пустые ласточкины гнезда. Улиток с ракушками, раков живьем. Зубы есть потому что. Яичную скорлупу, копыта и шишки. Зубы крепкие потому что. Грызу ногти и закапываю их в землю. Грызу кожу вокруг ногтей и глотаю. Вшей – не глотаю: невкусные. Кровь со ссадин тоже не глотаю – зализываю. Еще лижу смолу с елей и сосен, росу сладкую с клевера. Речные камни, если красивые, – красоту люблю. Палки из муравейника сосу и муравьиных королев.
– Не больно-то и хотел. Мы теперь, комиссар, до таких краев добрались, где ты мне больше не указ. Хочешь – жалуйся: хоть сусликам в Голодной степи, а хоть ящерицам в аральских песках.
– А мыло? – уже все понимая, переспрашивает Деев.
Потолок был расписан ярко и щедро, с какой-то чрезвычайной натуральностью. По периметру – виноградные листья, поверх красовались огромные, подсвеченные солнечными лучами гроздья. Тут же рассыпались и розовые яблоки, и почти прозрачные на свет медовые груши. По горам абрикосов и персиков порхали бабочки, а лимоны с наполовину снятой кожурой влажно блестели и едва не капали соком.
– Там целая военная академия босая ждет! – спохватился Деев. – Обувь надо возвращать – сейчас же! Долго мы тут будем в раздевалки играть?