– А мать-псина жива? – спросил у продавца.
– Ты что бесчинствуешь, ирод?! – начальник станции расталкивает столпившихся. – Думаешь, если везешь гол-детей, так тебе все дозволено?
– Здесь водятся розовые фламинго, – ответила странно, как всегда; лица ее Деев не видел, но по голосу понял: улыбалась. – Цвета утренней зари. Можете себе такое представить?
В штабном было тихо: малышня сыта, и даже Кукушонок умолк, накормленный. А Фатима отчего-то продолжала петь, и Дееву было приятно, словно пела она для него. Голос доносился из коридора еле слышно, но приподняться и раскрыть купейную дверь сил не было – так и плыл по сонным волнам, ведомый ласковыми звуками, то погружаясь в дрему, то выныривая.
моим дорогим переводчикам – за роскошь общения, ставшую бесценной во времена пандемии, и за преодоление выросших внезапно границ между странами;
Тут-то Деев и разглядел начальственные глаза – по-монгольски раскосые, сверху приплюснутые мешками век, а снизу подпертые мясистыми скулами, что буграми торчали над туго повязанным платком.