– Плачь, – попросил тогда. – Плачь, Фатима. Никому не скажу.
Сестры таскают через пути мебельные обломки. По двое и по трое, неумело ухватив резные гардеробные дверцы или разломанные пополам столы, они семенят по шпалам, то и дело спотыкаясь и роняя ношу. И вдруг становятся очень похожи – старые худые женщины, замерзшие на ветру, будто и правда сестры.
Уже давно не встречались и строения: станция под названием Арысь осталась далеко позади, а других все нет. Верста, еще верста – нет станций.
Мы бежали долго, пока не кончились силы. Потом упали на землю. Вдали уже виднелись дома с железными крышами – город.
Громко стукнуло что-то рядом – комиссар забросила в купе к Дееву оброненные башмаки. С треском съехались гармошечные створки, разделяя пространство надвое.
Он сдирает накрученную на голову марлю – и когда успела кровью замокреть? – швыряет под ноги фельдшеру и бредет прочь, хрустя поломанными мебелями…