На ослабелых ногах Деев шагнул в помещение. Раскрытые ладони по-прежнему держал вытянутыми вверх.
– Ну а если бы и был тот обман, – тихо сказал Деев, словно сообщал на ухо доверительно, – это ж мой обман, мне и отвечать. Ты – никого не обманываешь. А вот ошибиться можешь.
– Будет тебе карантин, – сказал Деев. – Здесь и пересидит, у меня.
Устав петлять, он ускорил бег и перегородил Рваному дорогу. Тот врезался грудью в деевскую – мелькнуло на мгновение раскрасневшееся лицо с ярко белеющими шрамами, – но тотчас увернулся и припустил дальше. Сукин кот!
Родилась эта крикливая – и голод пришел. Уж лучше бы ей не родиться. Вот и мать так же говорила. Если бы сестре умереть – вернулись бы выстрелы? И голод закончился бы? Не знаю.
По лицу фельдшера без всяких слов Деев уже видел, случились ли за ночь новости, – лежит ли кто-то в лазарете с накрытым лицом. Удивительным образом ночью новости случались редко. Обычно в больницах много умирают по ночам, но организмы лежачих уже не различали времени суток. Если новости все же были, тело оставляли на нарах до вечера: с утра заниматься похоронами было недосуг.