– И что ты ржешь, дурень? У товарища Кравченко теперь нос распух и губа разбита, а ей завтра на совещании выступать.
– Угу, – с трудом выдавил я, а потом закашлялся. Кашлять было очень больно.
– Ну да, – кивнул я и, желая придать значимость своей должности, напыщенно произнес: – Только в отличие от сыскной полиции уголовный розыск стоит на защите имущества и жизни всего трудового класса, а не верхушки.
Мосинская винтовка, говорят, бьет на дистанции едва ли на километр. Ну, может и меньше, сейчас выяснять поздно. Но для уверенности я подвел бойцов поближе, втайне надеясь, что никто из людей, нас караулящих, не обернется. (Эх, надо бы по-пластунски, но я об этом подумал, когда мы прошагали уже метров двести, если не триста). Кажется, теперь можно.
Теперь у меня есть собственный кабинет и пять оперативников в подчинении. В сущности, получить в двадцать лет должность, до которой в той жизни я рос целых пятнадцать лет, не так и плохо. В общем, все по Питириму Сорокину и его учению о социальных лифтах. Беда только, что в эпоху революции можно не только легко взлететь вверх, но и упасть с той же легкостью, да так, что не только костей не соберешь, но и имени твоего не останется. Но чтобы такого не случилось, следует добросовестно работать.
Еще одним откровением для меня стало изречение одного ответственного товарища, заявившего, что «Иисус Христос был первым революционером, пытавшимся установить равенство», и об этом говорит не кто иной, а сам нарком просвещения Луначарский. Я не поверил, а зря! Товарищ вытащил из книжного шкафа книгу «Религія и соціализмъ» издательства «Шиповник», выпущенную в двух томах еще в 1908 году. Читать не стал, но поверил на слово. Может и зря?