— О, наконец-то! — воскликнул Макс. — Ты улыбаешься! Не зря, значит, завел тебя растормошить. В госпитале, оно же знаешь, как… От скуки мыши мрут. Давай, хлебни-ка еще! А ты, Петер, что? Взять тебе еще? Эх, помню, сам лицеистом был, славные же были времена…
— Он имел со мной разговор. Сказал, что верит в мою версию, предлагал охрану…
Сам я страха не испытывал, и не потому что ночные улицы давно стали моими постоянными спутниками. В движениях незнакомца, в этих отвратительных кривляньях, более похожих на пародию перебравшего пару лишних стаканов мима, было что-то мне знакомое. Так узнают не в лицо, так узнают несколько нот в пьесе. Щекотка прошлого, похожая на прикосновение кошачьих усов.
— Да мы в сорока верстах от Альтштадта! Неужели ты думаешь, что убийца настолько хитер, чтоб знать наше расположение и, вместе с тем, настолько непроходимо глуп, чтобы продолжить преследование?
— Наверх, — сказал он, не удосужившись даже отдать честь.
Он был совсем близко, я слышал его неразборчивое бормотание, бормотание дикого свойства, поскольку оно совершенно не напоминало человеческую речь, лишь ее подобие, в котором все звуки смешаны и вывернуты наизнанку — как и ноги загадочного господина…